Он пришёл сюда для того, чтобы победить дракона.
Чтобы победить, ему пришлось сначала отделить дракона от тех, кто драконами только прикидывался. А потом взять в свои руки карающий меч, который так и не смог поднять. Ангелом милосердия стать не вышло, и он принял на себя плащ ангела смерти.
Он вечно искал что-то, и думал уже, что вот-вот настигнет врага, но споткнулся. Упал в самом конце дороги. Поднялся, отряхнулся, а потом оглянулся, чтобы проверить, целы ли крылья.
Его тонкие жилистые крылья с острыми когтями и змеиными чешуйками на перепонках были целы.
Тогда-то и стало ясно, что он не смог бы победить дракона. Ибо лишь немногим удаётся одержать победу над самим собой.

- Это бесполезно, - тяжело опустившись на кровать, Бакалавр уронил голову на сложенные «молитвой» руки. – Мы побеждены. Victi nos.
- Должно быть какое-то решение, - Гаруспик мерял комнату шагами, от стены к стене. Половицы жалобно скрипели под тяжелыми ботинками.
- Бесполезно, - повторил Бакалавр, не поднимая головы. – Кровь человека убивает заразу, но вирус продолжает размножаться и, в конце концов, одолевает. Кровь быка тормозит размножение, зато вирус чувствует себя в ней как дома. Кровь степняков… ни туда, ни сюда. Больше вариантов нет.
- А синтез? – Шаг. Скрип. Шаг. Скрип. Поворот. Шаг. Скрип. – Ты же сам говорил, что нужно объединить свойства.
- Не выйдет, - по губам Данковского на секунду пробежала горькая усмешка. – Искуственное объединение ничего не дает, я все перепробовал. Нам нужна кровь, изначально обладающая всеми нужными свойствами. Похоже, мы охотимся за Минотавром.
Гаруспик, наконец, прекратил шагать, остановился напротив невольного соратника и товарища по несчастью. Медленно опустился прямо на пол, оперся спиной о стену. Напряжение последних дней копилось и копилось, и теперь навалилось на служителя Менху тяжелой каменной плитой. Единственное, что мог сейчас чувствовать Артемий, это огромная усталость.
- Теперь это уже не наша забота, - Бакалавр наконец поднял голову и смотрел на Бураха воспаленными покрасневшими глазами, почти не смыкавшимися вот уже несколько ночей. – На рассвете приедет Инквизитор. Каины говорят, это вешатель Карминский. Прольется кровь, и уже не важно, какими свойствами она обладает. Когда все закончится, здесь никого не останется. Ты наверняка отправишься на виселицу…
- За то, что резал людей?
- За то, что это не принесло результата. Ну а я просто пущу себе пулю в лоб. Я не нашел ни лекарства, ни источника заражения, а значит могу попрощаться с делом моей жизни. Мне некуда возвращаться. Впрочем, не исключено, что я буду болтаться рядом с тобой.
Данковского начал бить нервный смех. Бурах поморщился. Запустив руку в объемистый карман на животе, он извлек оттуда склянку из мутного стекла. Сделал глоток, запрокинул голову назад, медленно выдохнул, прикрывая глаза. Не глядя, протянул склянку Бакалавру.
- Твирин? – поинтересовался ученый, наклоняясь вперед и принимая предложенное. - А… почему бы и нет, в самом деле.
Травяное зелье обожгло горло, Бакалавр закашлялся, утер губы рукавом, вернул склянку. Гаруспик принял, снова приложился сам. И снова откинул голову назад.
- Ойнон, - поинтересовался он, по-прежнему не открывая глаз. – А что такое «Минотавр»?
- Легенда, - ополовиненный сосуд вновь вернулся к Бакалавру. – Человек с бычьей головой. Вот поймали бы мы с тобой такого, может, нашли бы в его крови что-нибудь интересное.
- Расскажи, - попросил Артемий. – Очень истории Уклада напоминает. Расскажи.
Сидя в полутемной комнате, передавая друг другу склянку с зельем, Бакалавр и Гаруспик не спеша беседовали о мифах и легендах. За окном тихо шелестела ночь и Песочная Язва ползла из квартала в квартал в поисках новых жертв.
На площади Мост медленно приближалась к воротам Собора Инквизитор Аглая Лилич.

Дверь, порог, внутрь.
Лестница.
Бегом, бегом, пока не исчезла, успеть схватить, успеть поймать.
Серебро говорит, что чудо неуловимо. Серебро говорит, что не подчиняется материальному миру.
Пурпур говорит, что властен над всем.
Пролёт, пролёт, ещё пролёт, дверь коридор, выше, выше. Неужто собрались на самый верх?
Серебро говорит, что за чудом не угнаться, Лазурь говорит, что догонит, что угодно.
Вот она впереди, мерцает, танцует, вспыхивает попадая в лучи света из окон. Она настоящая? Она это чудо? Если так, почему она не рассевается в пыли, что парит в воздухе? Почему не тает, как сон после пробуждения?
Она не исчезает. Её можно поймать?
Серебро говорит, что чудо не даётся в руки, Золото говорит, что может приручить любого.
Крыша, чердак, в окно, быстрее, быстрее, уйдёт.
Он не знает, что такое чудо. Сёстры говорили, Братья запрещали, но никто, никто так и не удосужился ему сказать, что же это. Показать. Дать древнюю книгу на пять сотен листов, в которой есть все ответы.
Почему она не исчезает? Не может?
Серебро говорит, что чудо всемогуще, Пурпур говорит, что может уничтожить всемогущее.
Серебро говорит, что чудо безгранично, Сирень говорит, что даже у фантазии есть границы.
Они все говорят, они сошлись у него в голове, они кипят в сердцах, голоса, голоса, голоса.
Протяни руку и возьми чудо, поймай, поймай, ну же!
Солнце, крыша, труба...
Серебро говорит, что чудо неуловимо.

Снова она исчезает, как только горе-преследователю удаётся приблизиться. Такое чувство, что просто насмехается...
Лестничные пролёты кажутся бесконечными, тихие дворы - безжизненно-равнодушными, крыши - головокружительно высокими. Но встречает наконец искрящийся пылью чердак. Потревоженная стая птиц взлетает шумно и почти синхронно. Золотистое солнце лучом из-за облаков протягивает лестницу ещё выше, до самых небес, где дремлет забывшая свой небесный график утренняя луна. Бледная, призрачная. Серебристая, как и ускользающее видение неведомой Находки. А не сёстры ли они?..
Поднявшись на крышу, он забывает на мгновение о преследуемой цели; захватывает дух. Оно того стоило и без погони за тайной. Быть может, она, странная, всего лишь хотела показать это повседневное чудо своего мира... Совсем рядом! Так зачем догонять недосягаемое?..
Но только безответная тишина прячется внизу, в прохладной тени улиц, и вверху, в безмятежном небе.